Пирамида Мортона. Роман - Страница 11

Был момент - в шумном ресторане Сиэтлского аэровокзала, когда я чуть не сбежал. Сама идея насыщать передачи сценами насилия привлекала меня. Уже давно, особенно после Вьетнама, я понял, что этот безумный мир, если и исцелим, то только лошадиной дозой собственного безумия. Мне казалось, люди, впуская при помощи Телемортона в свой дом ужасы, притаившиеся доселе на улицах, в других городах, за чужими морями, поймут в конце концов весь ужас этой самоубийственной эпохи. Но в ресторане я увидел молодого человека, методически избивавшего свою спутницу под одобрительные усмешки посетителей, и я подумал, что время для наглядных уроков, пожалуй, давно пропущено. Пропущено в тот украшенный победными флагами год, когда первая мировая война торжественно провозглашалась последней.

И тогда Лайонелл сперва послал молодого человека под стол небрежным, словно выполненным кончиками пальцев, апперкотом, а потом вытащил из кармана фотографию Торы: Поза была почти такая же, как сейчас, снимок стереоскопический, и, погружаясь в поначалу хладнокровное созерцание великолепного тела, я внезапно задохнулся под захлестнувшей меня заново красной волной.

- Может быть, это к лучшему, что Мефистофель сыграл со мной тогда свой любимый фокус, - пробормотал я, обтираясь жестким, словно наэлектризованным полотенцем.

- Ты что-то сказал мне? - спросила Тора. Она была полуодета, такое впечатление сложилось бы у постороннего наблюдателя. Но именно в этой короткой черной тунике, пронизанной электрическими нитями, которые при повороте браслета на руке Торы вспыхивали багровым пожаром, она должна была сегодня предстать перед телезрителями.

- Ах так, все еще не отбросил свою скверную привычку разговаривать с самим собой. - У нее был особый смех, он сначала звонко выстреливал в потолок, а потом, медленно переливаясь, спускался на парашюте. - Но ведь сейчас ты больше не одинок.

Она подошла ко мне и всем телом втиснулась в мое, еще полумокрое. Каждую металлическую нить я чувствовал так, словно она вросла в мою собственную кожу.

И мне сразу вспомнилась встреча - не первая, та, что в отеле «Уолдорф-Астория», а вторая. Я как раз расстался с францисканским орденом, и хотя по части плотских радостей и там себе ни в чем не отказывали, изощренный вкус монахов исключал из этого правила женщин.

- Ты была первой, которая мне повстречалась, - сказал я. - Вот и все. Тогда и теперь. Так что не воображай.

- Не верю, - она повернула браслет, проверяя исправность механизма. Комната на минуту словно озарилась факелом. Был всего восьмой час, и я еще хорошо помнил времена, когда в такой позднеосенний вечер можно было читать, не зажигая лампу. Но за эти десять лет, пока я отсутствовал, многое переменилось. Серый нью-йоркский смог стал почти черным, состоятельные люди украшали крыши своих домов установками для фильтрования воздуха.

Отец, слава богу, умер до черного смога, а я, считая этот дом временным пристанищем, ничего не хотел менять. Слуг в доме давно уже не было, большинство комнат производило впечатление покойницкой, и, когда я невзначай забрел в личные апартаменты отца, оказалось, что трудолюбивые пауки воспользовались золотым унитазом в качестве каркаса для паутинного небоскреба.

- Не веришь? А почему? - спросил я.

- Помнишь, я попросила Лайонелла что-нибудь сыграть?

- Ну, и?

- Пока он играл, ты, сам того не замечая, все время смотрел на мои руки. Я уж собиралась спросить: не хиромант ли ты.

- И все же я чуть не прошел мимо тебя, когда после монашеской кельи головой вниз бросился в Бродвейский водопад. В водяной пыли одну капельку не разглядишь.

Я опять вспомнил ту бурную ночь. Перед этим было не мало выпито, и вся она как бы колыхалась за красным живым занавесом. Я тонул в ее волосах, тоненькими колечками прядей обвивал свои пальцы, а потом исступленно рвал их, и яростные вспышки бродвейской рекламы артиллерийскими сполохами били по моему, тому в окоп постели, беззащитному телу. А потом я ждал ее у артистического подъезда Рокфеллер-центра, где она должна была выступать, и она не пришла.

Тора исчезла из Нью-Йорка, так же, как перед этим исчез Джек, и я отчаянно искал ее, пока не понял, что за этим опять стоит Мефистофель. Мудрый, он знал: потерявшего аппетит к жизни весьма часто исцеляет единожды отведанное блюдо, которое затем не сыщешь ни в одном ресторане. Но на этот раз Мефистофель перемудрил - как только я разобрался в нехитром механизме постоянно убегающего горизонта, с меня смыло всю блажь. И я ни разу не вспоминал Тору до той минуты, когда Лайонелл снова воскресил ее, небрежно вытащив из своего кармана.

В дверь постучали.

- Детки, вам пора. - Мефистофель постарел, но не слишком. Такие люди обычно стареют до момента полного расцвета, а уже потом лишь прибавляют в седине, весе и тщательно скрываемых от посторонних глаз болезнях. - У меня такое, впечатление, будто ты только что говорил обо мне. - Он улыбнулся, пройдясь оценивающим взглядом по Торе - с ног до головы и еще раз - в обратном порядке. Эта оценка не имела ничего общего с мужским рынком, где акции той или иной женщины повышаются или падают соразмерно индивидуальному вкусу. Она была для него Телемортоном и ничем больше.

- Угадали. Разговаривал, но лишь с самим собой. Торе незачем знать, как вы, стоя за кулисой, дергали веревочку.

- Ах, эта история с ее загадочным исчезновением? - Он поднял с ковра привезенный мною в качестве сентиментального сувенира охотничий нож и, отрезав кончик сигары, закурил. Никогда раньше он не курил, и если делал это сейчас, то уж наверняка врачи категорически Запретили курить. - Надеюсь, Тридент, вы меня давно простили, тем более, что у вас обоих впереди минимум полвека безоблачного счастья.