Мефистофель засмеялся:
- Совсем неплохо, если вспомнить, как профессор Холин вначале представлял себе практическое применение своего открытия, - он похлопал главного конструктора по плечу. - А ведь он не простой ученый, даже не простой гений… когда-нибудь человечество упомянет его рядом с Эйнштейном… Помните, Артур, как вы пришли ко мне со своим первым проектом?
- Еще бы, - главный конструктор сконфуженно улыбнулся. - Домашняя хозяйка, за которой несутся вслед на грави-крыльях сделанные ею тяжелые покупки. Я ведь тогда думал только об одном - как облегчить людям жизнь… Великое вторглось само собой… Не будь Стеллы, я бы, вероятно, так и сошёл в могилу, не поняв, что открыл.
Он благодарно посмотрел на сидевшую рядом со мной девушку.
- Ну нет, - Мефистофель покачал головой. - За это вы, в первую очередь, должны сказать спасибо Лайонеллу Марру. Это он ее искал, как звезду в огромной туманности, это он ее откопал, одну-единственную среди тысяч и тысяч, способную пробить потолок современного научного мышления. И то - специальная психологическая подготовка, специальный гипноз. Почти на полгода ей пришлось забыть все прежние знания… Только тогда она приобрела способность совершить невероятнейший прыжок от парящего диска к тому, что, надеюсь, когда-то будет называться Грави-Мортоном.
- Не понял, - сказал я. - Стелла, может быть вы сами объясните, что там изобрели?
- Стены! Магнитно-гравитонные защитные стены. Формула закона уже выведена, но напрасно так восторгается господин Эрквуд - до реализации еще очень-очень далеко.
- Гравитонные стены? - переспросил я с удивлением. - Вокруг дома?..
- И такое не исключается, если кому-нибудь захочется… Но их можно воздвигнуть вокруг страны, континента, хотя бы всей планеты. Причем такие прочные, что их не пробить ни глобальной ракетой, ни ядерным взрывом.
И тогда лишь я осознал, что мое видение, в котором население целого города спаслось от бомбежки при помощи гравиаппаратов, находилось на том же мыслительном уровне, что и крылатые авоськи главного конструктора. Мир без войн, без их разъедающей щелочи, без орудий убийств, которые даже в мирное время уродуют душу, навязывая любым человеческим отношениям философию насилия, - в таком мире стоило жить. Даже мне, Триденту Мортону! Ибо тогда мои десять, а может быть, к тому времени уже сто миллиардов, можно будет раздать всем людям, не боясь, что они перегрызут друг другу горло.
В эту минуту я бесповоротно решил: анабиоз!
А через неделю, раскрыв вечерний выпуск «Нью-Йорк Дейли Ньюс Тайме Геральд Трибюн», я увидел обведенную траурной рамкой первую полосу, а на ней только два слова:
Рекс скончался!
На второй странице научный комментатор рассказывал, почему это произошло. Атрофированный за десятилетие мозг собаки больше не был в состоянии передавать функциональные команды моторным системам.
Слабо действовали сердце и печень, не говоря уж о том, что Рекс совершенно разучился есть, пить, двигать лапами. Была сделана попытка искусственного питания, но и это не помогло: не получая команд от соответствующего центра в мозгу, бездействовал желудочно-пищеварительный тракт. Под статьей была фотография Рекса в памятный мне момент, когда он пробовал встать, но так и не смог. А ниже - другая статья, автором которой являлся всемирно известный русский специалист по мозговым биотокам. Первый шоковый момент пробуждения - объяснял он этот феномен - сопровождался короткой вспышкой, когда мозг пытался восстановить систему обоюдных связей. Но ему, к сожалению, не удалось. В сущности, Рекс уже минуту спустя перестал функционировать как живой организм.
Слава богу, на этом научная терминология кончилась.
Дальше шли, совсем как при кончине знаменитых кинозвезд, воспоминания очевидцев о личной жизни Рекса - какие блюда он больше всего любил, с кем из дворовых собак дружил, да еще трогательная история, как Мильтон Аябис нашел однажды крошечного, брошенного хозяевами щенка у порога своей тогда еще маленькой частной лаборатории и тут же воскликнул: «С помощью этой собаки я докажу, что анабиоз возможен!» Все это, с соответствующими фотографиями, занимало еще четыре страницы и кончалось прочувственным некрологом Всеамериканского общества защиты животных.
Бедный Рекс! - подумал я. - Отдать свою собачью жизнь, и за что? Чтобы человек, спасаясь от результата содеянных им же гадостей, имел возможность уйти в будущее и продолжать там гадить.
Бедный Трид!
Отдав должное своим собратьям, я, как всякий эгоист, тут же подумал о себе. Вот и захлопнулась последняя лазейка, Трид. А сейчас одно из двух. Или признавайся, что ты жалкий трус, недостойный плюнуть даже самому себе в рожу. Признайся и примирись с жизнью - раз ты такой, значит, не так уж страшно пробарахтаться в грязи и тине еще годков тридцать.
Или же - иди и застрелись, как обещал себе и всему миру.
С этим намерением я вышел из дому. С тех пор, как Болдуин находился в карантине, меня охраняли почему-то с меньшей бдительностью. Почти без труда мне удалось оторваться от телохранителей. Манхеттежжий супермаркет на стыке Пятой авеню и Вашингтон-сквера (это растянувшееся на полтора квартала храмище торговли принадлежало одной из подставных мортоновских фирм) я выбрал по двум причинам. Во-первых, короче путь, а я очень торопился. Боялся, что если это не произойдет в течение ближайших часов, на полпути между мной и небытием снова вырастет Мефистофель с новой приманкой, с новым видением будущего, до которого мне все равно не дожить. Во-вторых, калибр и система были мне совершенно безразличны, а в оружейном отделе универмага, заботившегося обо всех без исключения нуждах покупателей, всегда что-то подходящее имелось в ассортименте. За пистолет я расплатился чеком - сейчас уже не было необходимости скрывать от Мефистофеля, на что потрачены эти тридцать четыре доллара.