Пирамида Мортона. Роман - Страница 66

В юности, когда я еще не отвернулся от искусства, казавшегося мне впоследствии не очень нужным фронтисписом в книге человеческих страданий, я имел возможность посетить все лучшие мировые музеи. Полотно такой потрясающей силы я нигде не видел. В прошлом веке Тора могла стать одним из самых больших мастеров. Но такой картины она, по всей вероятности, не написала бы. Тогда не было ни светящихся стереоскопических красок, дающих возможность накладывать одно изображение на другое, ни такой темы - трагический пародокс целой эпохи, выраженный через одного человека - ее творца.

- А что станет с полотнами? - спросил я, пытаясь прозаическим вопросом вырваться из-под магической власти этого произведения, заставлявшего восхищаться и одновременно страдать.

- Отошлют Логосу! - Лайонелл ответил не сразу.

По его пластической румяной маске текли самые натуральные слезы. - Если понравится, прикажет отложить в запасник. Если нет, краски смоют, пропустят через цветолиз и дадут другому анабиознику для той же цели, Логос ведь очень бережлив. Даже глобальное время и метрическую систему ввел ради меньшей нагрузки счетновычислительных систем. А до того, что где-нибудь в Новой Зеландии люди ложатся спать, когда на улице день, ему дела мало.

- И ты пошла на это, Тора? - сказал я с отчаянием. - Создать такое произведение - и никто его не увидит! Не стоило ради этого… - я не досказалJ но здесь, где каждая минута приобретала неизмеримую цену, смысл был и так ясен.

- А ради чего стоило бы, Гарри? - Тора мягким движением скользнула рукой по моему лицу. Сквозь меня прошла волна, невесомо и пронзительно.

- Ну как тебе сказать… В прошлом веке, кажется, говорили - художник творит для народа, - неуверенно сказал я.

- Если я творю для себя, значит - для народа. Бывают такие катастрофы, когда от целого континента над водой остается один-единственный пик. Представь себе, вся страна под океаном, снаружи только верхушка Пирамиды Мортона. Все равно это не океан, а Америка - то, что от нее осталось. Я - это народ… И неправда, что все пропадет навеки. Ты видел эту картину, Эдвард видел. То, что вы почувствовали, без всяких слов передастся другим. Если хоть один из вас мог бы вырваться отсюда, моя картина в конце концов висела бы в самом огромном музее мира - в человеческом сознании.

Затем она отослала меня за едой. Мы все трое не ели с самого утра, и я уже давно пошел бы и принес, но невозможно было оторваться от рук Торы с цилиндриками, из которых вместе с каждой тоненькой струйкой красок вырывалось душераздирающее искусство.

- Теперь уже не имеет смысла, - сказал я. - Пойдем в ресторан!

- Нет, Гарри! - заупрямилась она. - Поедим втроем в комнате. Это будет очаровательно!

Я вовсе не находил это очаровательным. Каждый час был нам дорог, сколько из них уже потрачено на портрет Лайонелла, а теперь, когда мы можем наконец вдвоем посидеть в ресторане, она остается с ним, а меня отсылает.

Я все-таки пошел. Ближайший круглосуточный бар был закрыт на десятиминутную уборку. Глядя на забавных роботиков-пылесосов с почти детскими манипуляторами-щетками, я прислушивался к разговорам анабиозников, вместе со мной поджидавших открытия бара.

- Интересно, что сейчас происходит по ту сторону Стены? - сказал один из них, лет восемнадцати с виду.

- Ничего! Даже звери должны были вымереть при таком мегарадиенте. Вот к тому времени, когда мы с тобой выкапсулуемся, он будет равен нулю, - ответил девичий голос, - Логос подсчитал, он никогда не ошибается.

- А все же было бы интересно посмотреть! - настаивал первый голос. - Вдруг где-нибудь в… - он долго искал в памяти нужное слово - …в Гималаях сохранились люди, и даже какая-нибудь телестанция показывает, как они там живуг в своих звериных шкурах.

- И что толку? Все равно ничего бы не увидел. Гравистены не пропускают никакие волны, имеющие скорость меньше световой… А насчет зверей я даже довольна. Рассказывают, в Европе водились страшные хищники - тигропарды, или как их там называют…

Я дождался момента, когда на световом меню вспыхнула надпись «Можете заказывать»! И, выбрав что попало, чтобы не терять времени, с бутылками в карманах комбинезона и сложенньши пирамидкой тарелками, двинулся в обратный путь. Меня провожали удивленные взгляды - зачем этот чудак тащит еду в свою комнату?

Это ведь так неудобно, а значит, неразумно!

А мы с Торой радовались, как дети, этому импровизированному обеду. Лайонелл уже ушел, никто не портил мне аппетита. Ножи и ложки я захватил, но вилки забыл, мы ели больше руками, и мне живо вспомнились дикарские пиры в моем анабиозном убежище. Тогда это была колоссальная радость жизни, придававшая такой сказочный вкус каждому проглоченному куску. Но сейчас было куда сказочнее.

Я хотел отнести тарелки, но Тора сказала, что успеется, и на целых три часа мы ушли в другое измерение. Это было невыносимо - каждый раз стремительное пробивание крыши и вхождение в небо, а потом пробуждение и прекрасное лицо Торы с закрытыми глазами, и смертельная усталость, и новый полет… В своем прежнем веке я не знал, что такое любовь, но и те, которые считали, что знают, не знали ничего. Ибо то, что было у меня с Торой, могло быть только у нас двоих. У меня, воскресшего после полувекового небытия, и у нее, уходившей в это небытие.

- Давай веселиться! - сказала она, допивая вино прямо из горлышка. - Пойдем в ресторан-кабаре! Эдварда тоже позовем, он так занятно рассказывает о биокуклах…

И опять, как тогда, когда она тревожилась, придет ли Лайонелл или нет, во мне закипал гнев с примесью непонятной тяжелой горечи. То, когда я предлагаю ей идти в ресторан, она хочет остаться дома! То, когда есть возможность оставаться, хочет обратного! И дело не только в женских капризах - ей непременно был нужен Лайонелл. Я собирался сказать то, что мужчина моего времени говорил в подобном случае женщине, но было уже поздно. Она успела нажать кнопку телеона, и Лайонелл моментально вырос на экране, словно только дожидался вызова.