- Прощай, Трид! Прощай, Трид! Прощай, Трид!
Я ожидал Лайонелла в Зале светописи. Прошло уже больше месяца, но до сих пор ему каждый раз удавалось продлить свою жизнь. Кибернетическая анабиозная система не знала людей в лицо, люди были для нее номерами. Каждый при входе получал свой номер, на который откликался электронный браслет, заменяя удостоверение личности. В анабиозной камере браслет снимали, и соответствующий номер автоматически переходил из списка обитателей биодома в регистр капсульного хранилища. Любой человек мог поменяться с другим браслетами и таким образом продлить свой срок или наоборот. Но об этом никто не знал, кроме творца биопрограммы - Лайонелла Марра.
Пока нам везло. Новоприбывшие, вдосталь насладившись одиночеством и комфортом, жадно набрасывались на недоступные в нормальной жизни удовольствия и очень быстро перенасыщались. На смену приходила ужасная пустота и вместе с ней разные мысли. У многих наступал момент, когда томительное ожидание конца представлялось мукой.
Но разыскать таких среди десяти тысяч было нелегко, тем более, что после перелома почти все они опять запирались в свои комнаты, а окончательное решение принимали внезапно. Срок последнего вымененного Лайонеллом браслета кончался сегодня через несколько часов, и я очень тревожился. Я ему ничем не мог помочь в поисках - после смерти Торы я не был в состоянии даже видеть людей, а тем более разговаривать и убеждать.
Лишь здесь, в совершенно темном зале, я переносил их присутствие. Положение откидных кресел было почти горизонтальным. От этого терялось ощущение верха и низа - проплывающие по огромному потолку цветовые сочетания казались беспространственными проекциями собственных чувств и мыслей. В отличие от картин Торы электронная светопись не была искусством, но я все чаще понимал, почему она стала так необходима людям.
Иногда я минут пять подряд видел только пусть красивые, но бессмысленные узоры. И вдруг за цветным облаком цветной тенью появлялось что-то от Торы - рука, или волосы, или очертания губ, а изредка даже все лицо. Видение было мгновенным, световые линии безостановочно двигались, изменялись, благодаря этому воображение подсказывало не часть застывшего портрета, а согретую теплом и нежностью живую Тору. Это было щемящее чувство узнавания - она стояла как бы за занавесом, из-за которого выглядывал лишь фрагмент комбинезона или туники, но я ощущал ее присутствие и был счастлив.
Временами я закрывал глаза, как она в те дни. Боялась, что я вычитаю в них тщательно скрываемый неумолимый счет - осталось еще 30 часов, еще 20, еще 10, только 3… И все же отказалась, когда Лайонелл предложил ей обменяться браслетами. Она была нужна только мне и себе, а он - единственный человек, которому поверили бы, что я - Тридент Мортон - семи миллиардам.
- Трид! - внезапно окликнул меня в темноте его голос. Бесшумная походка - вот единственное, что сохранилось от прежнего Лайонелла Марра.
- Достал? - спросил я, затаив дыхание. Он молча уселся рядом со мной, и я понял - на этот раз не удалось.
- Что же делать? - вымолвил я с отчаянием. Мы говорили шепотом, никто не обращал на нас внимания - почти все посетители рассказывали соседям, какие картины видят. - Ведь у тебя осталось только несколько часов.
- Не волнуйся, Трид! Я нашел выход. Если нет живых, желающих обменять браслет, придется обмениваться с трупами. И тебе, и мне. Пока к нам не прибудут телеоператоры.
- Нет! - ужаснулся я. - Нет! Достаточно убийств! Не ради этого умерла Тора.
- Но именно ради этого отказалась прожить предложенную мною лишнюю неделю! - Лайонелл стиснул мою руку. - Ты не имеешь права забывать об этом, Трид! Не имеешь!
Я смотрел на потолок, но уже ничего не видел - ни Торы, ни замысловатых световых сочетаний. Было просто беспорядочное скопление геометрических фигур, они метались в поисках выхода, наталкивались друг на друга, снова разбегались, и весь их безысходный, отчаянный хаос в точности отражал мои мысли. Я знал, Лайонелл прав - что значит жизнь нескольких людей по сравнению с возможностью предотвратить медленное умирание всего человечества. Тора во имя этого добровольно отказалась от семи дней - семи лет, семи веков блаженства. А я страшусь укоротить жизиь дюжины совершенно чужих мне людей, которых спустя неделю или две все равно ожидает тот же конец. Я казался себе полным ханжеских предубеждений моральным трусом. И все же вечная дилемма, имеет ли кто-либо право жертвовать меньшинством ради большинства, так и осталась без ответа. Хорошо Логосу с его электронным разумом - он-то решил ее для себя настолько основательно, что превратил в официальную религию Стабильной Системы. Еще я думал об иронии судьбы: после пирамиды трупов - несколько жалких одиночных убийств, которые Лайонелл вынужден совершить в самых гуманных целях.
- Решай! - сказал он. - Времени осталось мало.
Как бы отвечая моим мыслям, световые зигзаги и сдирали судорожно задергались, задрожали, замигали, а затем погасли. Стало совсем темно. Потом я услышал глухие взрывы и нечто вроде далекой артиллерийской канонады. В зале началась паника.
- Клановцы! Они нас убьют! Скорей!
Мы вышли последними. Коридоры были освещены, но лифты не работали. Лайонелл, перескакивая через ступени, побежал - оказалось, что и в этом доме существуют лестницы. По мере того как мы спускались, грохот все усиливался.
- Помнишь, я смеялся, когда ты отметил в качестве одного из достижений - отсутствие самоубийц? Сейчас люди избавлены от этой заботы. Достаточно не внести точно в срок десятую часть доходов. На следующий день тебя лишают жизни без всяких усилий с твоей стороны.